власти самых мрачных предчувствий по поводу возложенной на него жуткой миссии.
Первым зловещим признаком надвигающейся беды явилось громкое и продолжительное фырканье, возвестившее о том, что тетушка мистера Ф. покончила со вторым гренком. Убийственный смысл этого сигнала был настолько ясен, что Кленнэм и не пытался обманывать себя относительно грозившей ему участи, и только жалобно смотрел на достойнейшую, но склонную к предубеждениям даму в надежде обезоружить ее полным смирением.
– Что глаза вытаращил? – прикрикнула на него тетушка мистера Ф., содрогнувшись от ненависти. – На, бери!
Это приказание относилось к протянутой ему корке от гренка. Кленнэм принял дар с признательностью и держал его в руке в некотором замешательстве, уменьшению которого отнюдь не способствовал тот факт, что тетушка мистера Ф. вдруг завопила истошным голосом: «А, барин не желает! У барина слишком нежный желудок!» – и, встав с кресла, принялась трясти своим почтенным кулаком перед самым его носом. Не подоспей Флора вовремя, чтобы вывести его из затруднительного положения, кто знает, чем все это могло кончиться. Но Флора, нимало не удивясь и не смутившись, выразила свое восхищение по поводу того, что милая старушка «так оживлена сегодня», и водворила ее обратно в кресло.
– У барина слишком нежный желудок, – объявила представительница семейства Финчинг, усевшись. – Дай ему мякины.
– Что вы, тетушка! Едва ли это ему придется по вкусу, – возразила Флора.
– А я тебе говорю, дай ему мякины, – повторила тетушка мистера Ф., из-за юбки Флоры бросая на своего недруга свирепые взгляды. – Самое подходящее кушанье для нежного желудка. Скорми ему целое ведро. Пусть ест мякину, нелегкая его возьми!
Флора позвала Кленнэма за собой, якобы для того, чтобы угостить его означенным деликатесом; но тетушка мистера Ф. не угомонилась и с неистовой злобой продолжала твердить, что он «барин», и настаивать на лошадиной диете, которую она столь решительно ему предписала.
– Ужасно неудобная лестница, Артур, – шепнула Флора, – вас не затруднит обнять меня за талию под пелеринкой, чтобы поддерживать на поворотах?
Чувствуя, как нелепо должно выглядеть шествие в такой позе, Кленнэм, однако же, исполнил все, что от него требовалось, и опустил свою прелестную ношу только у дверей столовой; впрочем, и тут ему не очень легко было от нее освободиться, так как она все льнула к его плечу, повторяя шепотом:
– Артур только ради всего святого ни слова папаше!
Войдя вдвоем в комнату, они застали Патриарха в полном одиночестве. Он сидел у камина, поставив ноги в мягких туфлях на решетку, и вертел большие пальцы один вокруг другого, словно и не прерывал никогда этого занятия. Из рамки на стене глядел десятилетний Патриарх, с которым нынешний мог поспорить безмятежностью облика. И здесь и там выпуклый лоб, и здесь и там невинный взгляд, и здесь и там полное отсутствие мысли на лице.
– Мистер Кленнэм, я рад вас видеть. Надеюсь, вы в добром здравии, сэр, надеюсь, вы в добром здравии. Прошу садиться, прошу садиться.
– Признаться, сэр, – сказал Кленнэм, сев в кресло и с явным разочарованием оглядываясь по сторонам, – я полагал, что вы не один.
– В самом деле? – ласково откликнулся Патриарх. – В самом деле?
– Я ведь вам говорила, папаша, – воскликнула Флора.
– Ну как же! – отвечал Патриарх. – Да, да, конечно. Ну как же!
– Позвольте спросить вас, сэр, – с беспокойством сказал Кленнэм, – мисс Уэйд уже ушла?
– Мисс…? Ах, вы ее называете Уэйд? – сказал мистер Кэсби. – Ну что ж, почему бы и нет.
Артур встрепенулся.
– А вы как ее называете?
– Уэйд, – сказал мистер Кэсби. – Разумеется, Уэйд.
Поглядев с минуту на исполненный человеколюбия лик, на спускавшиеся до плеч серебристые кудри (мистер Кэсби в это время продолжал вертеть большими пальцами и кротко улыбаться огню, как бы говоря: «Обожги меня, чтобы я мог простить тебе это»), Артур начал было снова:
– Виноват, мистер Кэсби…
– Нисколько, нисколько, – сказал Патриарх. – Нисколько.
– …но мисс Уэйд, я знаю, приходила не одна – с ней была молодая девушка, выросшая в доме моих друзей, на которую она оказывает не совсем благотворное влияние, и я очень желал бы передать этой девушке, что она по-прежнему вправе рассчитывать на доброту и покровительство тех, кого она покинула.
– Понятно, понятно, – отозвался Патриарх.
– Так не будете ли вы столь любезны сообщить мне адрес мисс Уэйд.
– Ай, ай, ай! – сказал Патриарх. – Какая незадача! Что бы вам обратиться ко мне, когда они еще были здесь! Я заметил эту молодую девушку, мистер Кленнэм. Красивая девушка, мистер Кленнэм, румянец во всю щеку, а волосы черные и глаза тоже черные. Если не ошибаюсь, если не ошибаюсь.
Кленнэм подтвердил все приметы и снова сказал, еще более убедительно:
– Будьте столь любезны сообщить мне адрес.
– Ай, ай, ай! – воскликнул Патриарх с сердечным сожалением в голосе. – Тц, тц, тц! Вот досада, вот досада! Адреса у меня нет, сэр. Мисс Уэйд почти не живет в Англии, мистер Кленнэм. Уже несколько лет она все больше путешествует за границей, причем должен вам сказать, мистер Кленнэм (хоть и нехорошо судить ближних, тем более даму), нрав у нее весьма непостоянный и прихотливый. Может статься, я теперь ее не увижу очень долго, очень долго. Может, даже и никогда больше не увижу. Вот досада, вот досада!
Кленнэму было уже ясно, что с таким же успехом он мог бы добиваться помощи от портрета; тем не менее он сказал:
– Мистер Кэсби, в интересах друзей, о которых я упоминал, мне бы очень хотелось получить от вас сведения о мисс Уэйд – с обязательством сохранить тайну в той мере, в какой вы это найдете необходимым. Я встречал эту даму за границей, встречал и здесь, но о ней ничего не знаю. Можете вы сообщить мне какие-нибудь сведения?
– Никаких, – отвечал Патриарх, покачивая своей большой головой с видом беспредельного благорасположения. – Решительно никаких. Ай, ай, ай! Какая, в самом деле, жалость, что она так скоро ушла, а вы замешкались! В качестве делового посредника, делового посредника, я иногда выплачивал ей по доверенности некоторые суммы; но какая вам польза, сэр, знать это?
– Правда, решительно никакой, – сказал Кленнэм.
– Правда, – подхватил Патриарх, сияя обращенной к огню благостной улыбкой, – решительно никакой, сэр. Весьма мудрый ответ, мистер Кленнэм. Решительно никакой, сэр.
Глядя, как он вертит своими пухлыми пальцами, Кленнэм вдруг представил себе, что вот так же будет он вертеть и дальнейшим разговором, не давая ему сдвинуться с места, ничего не прибавляя к тому, что уже сказано; и, представив себе это, он окончательно убедился в бесполезности своих усилий. Времени обдумать все это у него было более чем достаточно, ибо мистер Кэсби привык полагаться на свой выпуклый лоб и седые кудри и знал, что не в речах его сила. А потому он тихонечко вертел себе да вертел пальцами и старался, чтобы благость струилась из